Неточные совпадения
— Все это,
господа, ничего не доказывает, — сказал старый майор, — ведь никто из вас не был свидетелем тех
странных случаев, которыми подтверждаете свои мнения?
Когда взошел он в светлый зал, где повсюду за письменными лакированными столами сидели пишущие
господа, шумя перьями и наклоня голову набок, и когда посадили его самого, предложа ему тут же переписать какую-то бумагу, — необыкновенно
странное чувство его проникнуло.
Нельзя сказать наверно, точно ли пробудилось в нашем герое чувство любви, — даже сомнительно, чтобы
господа такого рода, то есть не так чтобы толстые, однако ж и не то чтобы тонкие, способны были к любви; но при всем том здесь было что-то такое
странное, что-то в таком роде, чего он сам не мог себе объяснить: ему показалось, как сам он потом сознавался, что весь бал, со всем своим говором и шумом, стал на несколько минут как будто где-то вдали; скрыпки и трубы нарезывали где-то за горами, и все подернулось туманом, похожим на небрежно замалеванное поле на картине.
Странные люди эти
господа чиновники, а за ними и все прочие звания: ведь очень хорошо знали, что Ноздрев лгун, что ему нельзя верить ни в одном слове, ни в самой безделице, а между тем именно прибегнули к нему.
Когда взглянул он потом на эти листики, на мужиков, которые, точно, были когда-то мужиками, работали, пахали, пьянствовали, извозничали, обманывали
бар, а может быть, и просто были хорошими мужиками, то какое-то
странное, непонятное ему самому чувство овладело им.
Яков был крепостной, весьма усердный и преданный человек; он, как и все хорошие приказчики, был до крайности скуп за своего
господина и имел о выгодах господских самые
странные понятия. Он вечно заботился о приращении собственности своего
господина на счет собственности госпожи, стараясь доказывать, что необходимо употреблять все доходы с ее имений на Петровское (село, в котором мы жили). В настоящую минуту он торжествовал, потому что совершенно успел в этом.
— Не знаю-с… Извините… — пробормотал
господин, испуганный и вопросом, и
странным видом Раскольникова, и перешел на другую сторону улицы.
— Я не знаю этого, — сухо ответила Дуня, — я слышала только какую-то очень
странную историю, что этот Филипп был какой-то ипохондрик, какой-то домашний философ, люди говорили, «зачитался», и что удавился он более от насмешек, а не от побой
господина Свидригайлова. А он при мне хорошо обходился с людьми, и люди его даже любили, хотя и действительно тоже винили его в смерти Филиппа.
С этим
господином у Петра Петровича установились какие-то
странные, впрочем, отчасти и естественные отношения: Петр Петрович презирал и ненавидел его даже сверх меры, почти с того самого дня, как у него поселился, но в то же время как будто несколько опасался его.
Бальзаминова. Какой
странный сон! Уж очень прямо; так что-то даже неловко: «Я вас люблю и обожаю»… Хорошо, как так и наяву выдет, а то ведь сны-то больше всё наоборот выходят. Если бы она ему сказала: «
Господин Бальзаминов, я вас не люблю и вашего знакомства не желаю», — это было бы гораздо лучше.
Но тот же
странный взгляд с него переносили
господа и госпожи и на Ольгу. От этого сомнительного взгляда на нее у него вдруг похолодело сердце; что-то стало угрызать его, но так больно, мучительно, что он не вынес и ушел домой, и был задумчив, угрюм.
Он представил его человеком слабоумным, с зачатком некоторого смутного образования, сбитого с толку философскими идеями не под силу его уму и испугавшегося иных современных учений о долге и обязанности, широко преподанных ему практически — бесшабашною жизнию покойного его
барина, а может быть и отца, Федора Павловича, а теоретически — разными
странными философскими разговорами с старшим сыном
барина, Иваном Федоровичем, охотно позволявшим себе это развлечение — вероятно, от скуки или от потребности насмешки, не нашедшей лучшего приложения.
Странное какое-то беспокойство овладевает вами в его доме; даже комфорт вас не радует, и всякий раз, вечером, когда появится перед вами завитый камердинер в голубой ливрее с гербовыми пуговицами и начнет подобострастно стягивать с вас сапоги, вы чувствуете, что если бы вместо его бледной и сухопарой фигуры внезапно предстали перед вами изумительно широкие скулы и невероятно тупой нос молодого дюжего парня, только что взятого
барином от сохи, но уже успевшего в десяти местах распороть по швам недавно пожалованный нанковый кафтан, — вы бы обрадовались несказанно и охотно бы подверглись опасности лишиться вместе с сапогом и собственной вашей ноги вплоть до самого вертлюга…
Это,
господа,
странная молодежь.
Владимир потупил голову, люди его окружили несчастного своего
господина. «Отец ты наш, — кричали они, целуя ему руки, — не хотим другого
барина, кроме тебя, прикажи, осударь, с судом мы управимся. Умрем, а не выдадим». Владимир смотрел на них, и
странные чувства волновали его. «Стойте смирно, — сказал он им, — а я с приказным переговорю». — «Переговори, батюшка, — закричали ему из толпы, — да усовести окаянных».
Сардинское правительство,
господин Президент, — правительство образованное и свободное. Как же возможно, чтоб оно не дозволило жить (ne tolerat pas) в Пиэмонте больному ребенку шести лет? Я действительно не знаю, как мне считать этот запрос цюрихской полиции — за
странную шутку или за следствие пристрастия к залогам вообще.
Лопахин. Простите, таких легкомысленных людей, как вы,
господа, таких неделовых,
странных, я еще не встречал. Вам говорят русским языком, имение ваше продается, а вы точно не понимаете.
В одном из домиков нашей улицы поселился какой-то
барин, с шишкой на лбу и чрезвычайно
странной привычкой: по праздникам он садился у окна и стрелял из ружья дробью в собак, кошек, кур, ворон, а также и в прохожих, которые не нравились ему.
Он был большим другом «сановника», развлекал его, и, кроме того, Лизавета Прокофьевна почему-то питала одну
странную мысль, что этот пожилой
господин (человек несколько легкомысленный и отчасти любитель женского пола) вдруг да и вздумает осчастливить Александру своим предложением.
— Мне,
господа, как и всякому, случалось делать поступки не совсем изящные в моей жизни, — начал генерал, — но
страннее всего то, что я сам считаю коротенький анекдот, который сейчас расскажу, самым сквернейшим анекдотом из всей моей жизни.
Распечатывать или нет,
господа? — крикнул он, смеясь своим
странным смехом и сверкая глазами.
Он вдруг уселся без церемонии и начал рассказывать. Рассказ его был очень бессвязен; князь было поморщился и хотел уйти; но вдруг несколько слов поразили его. Он остолбенел от удивления…
Странные вещи рассказал
господин Лебедев.
Странные дела случаются на нашей, так называемой святой Руси, в наш век реформ и компанейских инициатив, век национальности и сотен миллионов, вывозимых каждый год за границу, век поощрения промышленности и паралича рабочих рук! и т. д., и т. д., всего не перечтешь,
господа, а потому прямо к делу.
— Какие вы все,
господа,
странные! — воскликнул Арапов. — Зачем вам непременно русского?
— Отчего же у него так запущено? — удивляетесь вы, уже безотчетно подчиняясь какому-то
странному внушению, вследствие которого выражения «немец» и «запущенность» вам самим начинают казаться несовместимыми, тогда как та же запущенность показалась бы совершенно естественною, если бы рядом с нею стояло имя Павла Павловича
господина Величкина.
Провинция
странная вещь,
господа! и вы, которые никогда не выставляли из Петербурга своего носа, никогда ни о чем не помышляли, кроме паев в золотых приисках и акций в промышленных предприятиях, не ропщите на это!
У нас и в жизни простолюдинов и в жизни среднего сословия драма клокочет… ключом бьет под всем этим… страсти нормальны… протест правильный, законный; кто задыхается в бедности, кого невинно и постоянно оскорбляют… кто между подлецами и мерзавцами чиновниками сам делается мерзавцем, — а вы все это обходите и берете каких-то великосветских
господ и рассказываете, как они страдают от
странных отношений.
— Ваш губернатор,
господа, вообще
странный человек; но в деле князя он поступал решительно как сумасшедший! — сказал он по крайней мере при сотне лиц, которые в ответ ему двусмысленно улыбнулись, но ничего не возразили, и один только толстый магистр, сидевший совершенно у другого столика, прислушавшись к словам молодого человека, довольно дерзко обратился к нему и спросил...
— Из наших, однако, положений, — говорил Калинович, провожая гостя, — можно вывести довольно
странное заключение, что
господин, о котором мы с вами давеча говорили, должен быть величайший романтик.
— Вашего губернатора я отчасти знаю, потому что сам был губернатором в смежной с ним губернии, и мне всегда казалось
странным: как только я откажу от места какому-нибудь плутоватому
господину, ваш губернатор сейчас же примет его к себе, и наоборот: когда он выгонял от себя чиновника, я часто брал того к себе, и по большей части оказывалось, что чиновник был честный и умный.
— Для Тулузова хуже всего то, что он — я не знаю, известно ли вам это, — держался на высоте своего
странного величия исключительно благосклонностию к нему нашего добрейшего и благороднейшего князя, который, наконец, понял его и, как мне рассказывал управляющий канцелярией, приказал дело
господина Тулузова, которое хотели было выцарапать из ваших мест, не требовать, потому что князю даже от министра по этому делу последовало весьма колкого свойства предложение.
— Так, одно
странное совпадение!.. — отвечал, видимо, не договорив всего, Сверстов. — А не знаете ли вы, из какого собственно звания
господин Тулузов: попович ли он, дворянин ли, чиновник ли? — добавил он, обращаясь к Аггею Никитичу.
Кучера несколько удивили такие
странные слова и тон голоса
барина.
— По-моему, — ответил он, —
господин Рамзаев… человек очень
странный.
Всю эту короткую молчаливую сцену наблюдал серый
господин в цилиндре своими рысьими глазками, в которых светилось
странное выражение — какого-то насмешливого доброжелательства.
Она строго запретила сказывать о своем приезде и, узнав, что в новом доме, построенном уже несколько лет и по какой-то
странной причуде
барина до сих пор не отделанном, есть одна жилая, особая комната, не занятая мастеровыми, в которой Михайла Максимович занимался хозяйственными счетами, — отправилась туда, чтоб провесть остаток ночи и поговорить на другой день поутру с своим уже не пьяным супругом.
Целую ночь я однако ж продумал, лежа в постели: что это за люди и что за
странный позыв у них к самой беспричинной и самой беззаветной откровенности? Думал, решал и ничего не решил; а наутро только что сел было за свою записку, как вдруг является совсем незнакомый
господин, среднего роста, белый, белобрысый, с толстыми, бледными, одутловатыми щеками, большими выпуклыми голубыми глазами и розовыми губками сердечком.
—
Господин Губарев, у которого я имел удовольствие вас видеть сегодня, начал он, — меня вам не отрекомендовал; так уж, если вы позволите, я сам себя рекомендую: Потугин, отставной надворный советник, служил в министерстве финансов, в Санкт-Петербурге. Надеюсь, что вы не найдете
странным…я вообще не имею привычки так внезапно знакомиться… но с вами…
— А
странный вы
господин! — начала, подумав, Даша. — Громами гремите против предрассудков, а самим ух как жутко становится, если дело начистоту выходит! Что же вам! Разве вы не любите сестры или стыдитесь быть ее, как они говорят „коханком“?
— Ив каком, однако,
странном кружке вращаются эти
господа! — пройдя несколько шагов, сказала m-lle Vera.
— Да, да, мне говорил Благово, — живо обратился он ко мне, не подавая руки. — Но, послушайте, что же я могу вам дать? Какие у меня места?
Странные вы люди,
господа! — продолжал он громко и таким тоном, как будто делал мне выговор. — Ходит вас ко мне по двадцать человек в день, вообразили, что у меня департамент! У меня линия,
господá, у меня каторжные работы, мне нужны механики, слесаря, землекопы, столяры, колодезники, а ведь все вы можете только сидеть и писать, больше ничего! Все вы писатели!
—
Странная логика! — продолжал он. — Вам один какой-то
господин сделал зло, а вы начинаете питать ненависть ко всей стране.
—
Господа! вы видите меня в величайшем недоумении, — начал он раздраженным голосом, — не говоря уже о том, что я целую неделю, неизвестно по чьей милости, был действующим лицом в какой-то
странной комедии, но — что важнее всего — в настоящую минуту заподозрена даже моя политическая благонадежность.
Особенность этого
господина состояла еще в том, что он изредка издавал
странные звуки, похожие на откашливанье или на начатый и оборванный смех.
Странный человек был этот
господин Пигасов.
Я поднял голову и несколько мгновений остался в такой позе неподвижно. Наверху, облокотившись на перила подъезда, стоял небольшого роста коренастый и плотный
господин в осеннем порыжелом пальто; его круглая, остриженная под гребенку голова была прикрыта черной шляпой с широкими полями. Он смотрел на меня своими близорукими выпуклыми глазами и улыбался. Нужно было видеть только раз эту
странную улыбку, чтобы никогда ее не забыть: так улыбаются только дети и сумасшедшие.
Господин Голядкин знал, чувствовал и был совершенно уверен, что с ним непременно совершится дорогой еще что-то недоброе, что разразится над ним еще какая-нибудь неприятность, что, например, он встретит опять своего незнакомца; но —
странное дело, он даже желал этой встречи, считал ее неизбежною и просил только, чтоб поскорее все это кончилось, чтоб положение-то его разрешилось хоть как-нибудь, но только б скорее.
«Кто это едет?» — пронеслось в голове
господина Голядкина, и он вздрогнул от какого-то
странного ощущения.
Наконец, для полноты картины, Петрушка, следуя любимому своему обыкновению ходить всегда в неглиже, по-домашнему, был и теперь босиком.
Господин Голядкин осмотрел Петрушку кругом и, по-видимому, остался доволен. Ливрея, очевидно, была взята напрокат для какого-то торжественного случая. Заметно было еще, что во время осмотра Петрушка глядел с каким-то
странным ожиданием на
барина и с необыкновенным любопытством следил за всяким движением его, что крайне смущало
господина Голядкина.
Какое-то
странное и крайне неприятное ощущение охватило всего
господина Голядкина.